1. В тюркских языках существует постоянная потребность соотносить любое имя или предмет с лицом: апам, китебим, окуу\
, ж¸
ргú
н¸
, кú
чú
с¸
и т.д. В основе этой категории лежит идея обладания одного объекта другим. В менталитете тюркского человека изначально заложено стремление подчеркнуть принадлежность и одушевленного объекта, и неодушевленного предмета определенному лицу. Без конкретизации такой принадлежности предметы как бы не существуют . Все вокруг должно кому-то принадлежать. 'Бесхозным' не может быть ничто и никто. По-видимому, такое состояние в языке, оформленное в грамматическую категорию принадлежности, обусловлено социально-экономическими устоями жизни тюркских народов, которые на протяжение многих веков жили по законам частной собственности, где центральной фигурой был собственник-обладатель. Каждый предмет, одушевленный или неодушевленный, имел своего обладателя, эти отношения всегда были принципиально важными в социально-экономической жизни тюрков.
Для славянского человека эти отношения не столь принципиальны, поэтому семантическая доминанта принадлежности в русском языке не поднялась до уровня грамматического обобщения. Это значение не является системно значимым для русского языка и выражается на уровне словосочетаний. Сотношение предмета или объекта с лицом происходит только при возникновении необходимости подчеркнуть факт принадлежности лицу, с помощью притяжательных местоимений (мой, твой, наш, ваш дом);притяжательных прилагательных (дедов, мамин дом), а также субстантивных сочетаний (дом отца).
2. Для грамматической системы тюркских языков особо значимой является категория каузативности. Иначе она называется категорией понудительности, которая пронизывает всю глагольную систему тюркских языков. Семантика этой категории состоит в том, что с помощью специальных грамматических аффиксов выражается значение принуждения осуществить то или иное действие: жаздыр, тургуз, иштет, ичир, ойнот, байлат, уктат и т.д. Эта категория представляет специфику грамматического строя тюркских языков. Нам представляется, что и здесь напрашивается экстралингвистическая мотивация, связанная, с одной стороны, с политической системой, существовавшей у многих тюркских народов, живших несколько тысячелетий в условиях военных государственных образований, с жесткой системой принуждения, и с другой стороны, многовековая традиция возрастной иерархии, связанная с почитанием старших, выражающимся в беспрекословном им подчинении. В этой иерархии взаимоотношений воля старшего по чину или по возрасту передается через посредника третьему лицу. Укоренившись в менталитете тюркского человека, такой стиль отношений не мог не найти отражения в языковой системе. Так, в кыргызском языке почти каждый глагол уточняется с точки зрения каузативности. Для носителя русского языка эта система отношений не актуальна, и поэтому морфологической категоризации она не получила; для того чтобы передать просьбу через собеседника другому лицу, он это выразит очень громоздкой конструкцией типа: пусть тот (третий) выполнит то или иное действие.
3. Вся система тюркских языков, особенно ее глагольные формы, не обходятся без модального уточнения протекания действия. Такие модальные параметры действия, как достоверность/недостоверность действия, кажимость/ некажимость действия, очевидность/неочевидность, возможность / невозможность ее осуществления, настроенность / ненастроенность на выполнение действия, осознанная необходимость, обязанность выполнить то или иное действие, постоянно сопровождают глагольное действие и выражаются с помощью грамматических аффиксов ( окурмун, окумакмын, окумакчымын, окумуш, окугансыйт, окугандыр, окуптур и т.д. Тогда как в русском языке эти значения грамматически не значимы и выражаются по мере надобности с помощью модальных слов ( вероятно, возможно, обязательно, оказывается и т.д.). Для носителя тюркских языков в этом проявляется особая психология. Даже если тюркский человек уверен, что то или иное событие наступит, он не будет это утверждать безоговорочно. На наш взгляд, здесь присутствует религиозная подоплека, так как тюркский человек был всегда глубоко верующим человеком, и он всегда во всем полагался на бога, исполнится ли то или иное желание, произойдет ли ожидаемое событие, принадлежит как бы воле всевышнего, и он как простой смертный не вправе решать свершится оно или не свершится. Даже когда он говорит о каком-то свершившемся в прошлом событии или факте, то здесь также происходит уточнение с точки зрения достоверности / недостоверности. Достоверно он может утверждать только в том случае, если сам был очевидцем произошедшего; если же нет, то используется особая форма глагола, основное назначение которой заключается в сообщении о событии со слов другого, очевидца ( >куруптур, жолугуптур, барыптыр и т.д.) В менталитете тюркского человека заложена осторожность в изложении, стремление не брать ответственность за передаваемую информацию, при этом предпочтительнее сослаться на кого-нибудь.
4.Лексика кыргызского языка чрезвычайно богата так называемыми 'изобразительными словами' (>тостондо-,эпилде-,чакчанда-, балпакта- и т.д.). Среди них выявляется огромный пласт глаголов, выражающих поведенческую палитру человеческих отношений: манеру говорить, манеру держаться, манеру есть, манеру ходить,сидеть, лежать, смеяться. Особую группу образуют слова, характеризущие внешность человека(.). По словарю К.К Юдахина их насчитывается около 0000 слов.
Вся эта лексика относится к разговорному стилю кыргызского языка, и вместе с тем они активно пополняют основной глагольный запас языка. Особенно незаменимыми они являются в художественном стиле при составлении психологического и внешнего портрета героев. Думается, такое обилие изобразительных слов в кыргызском языке свидетельствует о такой ментальной черте народа как наблюдательность; от спокойно-пытливого взгляда кыргыза не ускользнет ни малейшая деталь поведения собеседника; при этом он немногословен, молчалив, а свое мнение о сущности человека он может точно и метко выразить одним таким словом. В русском языке для описания разных личностных характеристик такого рода используются качественные наречия или деепричастия типа неуклюже, хромая, вперевалку и т.д. |
1. Основная типологическая доминанта русского языка - это его флективная изменчивость. Но языковая изменчивость не может быть асистемной. В основе должно быть какое-то основание. Одним из таких оснований являются родовые классы. Это три номинативных класса, к которому фактически восходит вся система падежного склонения именных частей речи. 'Родовая классификация должна рассматриваться в контексте прочих классификаций коллективных представлений как один из частных случаев, подпадая под общее определение социальных явлений, для которых характерна произвольность знаковой символизации и одновременно ее обязательность как системы, однажды установленной' [цитируется по: Meillet A La genre feminine dans les langues indo-europeennes// Meillet A. Linguistique historique et linguistique generale. P., T. II. 1938; 25-27] (Эта идея имеет своим источником социологические воззрения Э. Дюркгейма). Для многих языков, в том числе и для кыргызского языка, эта категория не релевантна.
2. Биологическое деление в природе на живое и неживое преломляется в языке и реализуется в языках по-разному. В русском языке к классу лингвистически одушевленных объектов попадают особи и мужского, и женского, и среднего рода (дед, девочка, воробей, курица, дитя, чудовище, червяк, гусеница и т.д.) А в таких славянских языках, как чешский и польский, грамматические параметры одушевленности подходят только для существительных, обозначающих особи мужского пола ( student, ptak, dedecek, chlap, kohout; syn, ojciec, pes, lew, ptaka). Слова, обозначающие особей женского пола, 'ведут' себя как лингвистически неодушевленные единицы: (studentka, babicka, holka, slepice; corka, matka,). В кыргызском языке представление о живом и неживом закрепилось в языке в виде оппозиции 'человек и нечеловек'. Наименования животных (ит, мышык, уй, карышкыр, жолборс и т.д) относятся к разряду неодушевленных существительных. Кроме того, есть случаи, когда к из понятия 'человек' выпадают дети. У кыргызов спрашивают не 'Кого ты родила?', а 'Что ты родила? - Эмне тú
рú
д¸
\
?'.
3. Для русской души очень важно состояние. Внимание к внутреннему миру человека, к его радостям, переживаниям не могло не найти отражения в языке. Это отмечается и Анной Вежбицкой в книге 'Семантика грамматики'. По ее мнению, такая отличительная черта русского характера, как сосредоточенность на состоянии души и чувств находит свое отражение в языке как в обилии глаголов, называющих различные эмоциональные состояния, так и варьировании синтаксических конструкций типа: Он веселится - Ему весело; Он грустит -Ему грустно.' Еще В. В. Виноградов в свое время увидел в грамматической системе русского языка особую категорию, которую он так и предложил назвать 'Категория состояния', обосновав ее как грамматическую на основании особой семантики и синтаксической функции сказуемого в предложении. ( Девочкам скучно; Во рту горько; Мне сегодня лень; Ему стыдно; В комнате уютно; На улице жарко и т.д). Нельзя сказать, что для кыргызского человека погружение во внутренние переживания не' свойственно, однако по своему менталитету он предпочтительно скрывает свои чувства, эмоции. И боль, и радости, и печали кыргызу не принято открыто демонстрировать.' Любопытно, что в ситуации, когда у кыргыза справляются о здоровье, непременным ответом будет 'Хорошо', даже если в этот момент он болен или плохо себя чувствует. Считается правилом дурного тона, если он станет говорить с другим о своем самочувствии.
4.Богатство русского языка проявляется в его глаголах. А. А Потебня, опираясь на взгляды В. Гумбольдта и Штейнталя, создал своеобразную философию глагольности русского языка С организацией глагола был связан переход от древнего именного строя предложения к глагольному. Категория действия, процесса, силы, энергии все более и более ограничивает сферу именных категорий [ВВВ Русский язык 1947 М.-Л. с. 423]. Глагольная сущность всех славянских языков, в том числе и русского языка, прежде всего связана со специфической категорией вида, которая призвана характеризовать действие глагола с точки зрения егоопределенности или неопределенности. Эта грамматическая семантика делит все глаголы на два ряда противопоставленных друг другу форм: совершенного и несовершенного вида. Эта грамматическая оппозиция существует независимо от категории времени и на основании обобщенной семантики процессуальной определенности и неопределенности охватывает весь глагольный массив. В истории развития русского языка, эта категория возникла относительно недавно, отделившись от временной парадигматики, которая еще на стадии древнерусского языка была неразрывно связана с аспектуальными значениями глаголов. Полагаем, что возникновение такой категории в славянских языках мотивировано необычайным семантическим разнообразием глагольной лексики. Это свойство в значительной степени связано с префиксами, которые способны выразить тончайшие оттенки движения всего сущего. Эта роль приставок была отмечена еще В.И. Далем и Н.П. Некрасовым, которые считали, что приставки 'сообщают' глагольному действию 'общие краски жизни', демонстрируют картинность, изобразительность представления действия в русском глаголе как результат игры красок от смены приставок. [Н.П. Некрасов, О значении форм русского глагола с. 178-179. Цитируется по ВВВ 'РЯ' с.645] В современной терминологии огромный массив приставочных глаголов объединяется в так называемые способы глагольного действия. С их помощью можно выразить 'живописную палитру' проявления действия, связанную с пространственной ориентированностью со всеми видами направления движения; временной лимитацией действия с точки зрения его кратковременности, непродолжительности, длительности, бесконечности, фазовой детерминации действия (начало, конец); кратности, повторяемости, периодичности проявления действия, распределенности действия во времени и в пространстве, меры проявления действия (малая степень его проявления) или интенсивного проявления. (Говорить: заговорить, поговорить, проговорить, уговорить, отговорить, выговорить, наговорить, подговорить, приговорить, переговорить, обговорить, договорить, разговорить илиплакать: поплакать, заплакать, проплакать, выплакать, отплакать, оплакать, наплакать, всплакнуть и т.д.). Это многообразие глагольных образований возрастает с привлечением суффиксальных и постфиксальных средств языка: разговориться, договориться, проговориться, проговариваться, приговаривать, подговаривать, наговориться; выплакивать, поплакивать, поплакаться, наплакаться, выплакаться, расплакаться, отплакивать, всплакивать и т. д. И именно вид оказался той систематизирующей категорией, которая внесла упорядоченность в громадный глагольный 'хаос', распределив их на основании определенности и неопределенности по видам. В кыргызском языке характер протекания действия также находит выражение в виде особых глагольно-аналитических конструкций. Но таких аспектов проявления действия удается достичь только описательным путем |